344082 г. Ростов-на-Дону, пер. Халтуринский, 46-а
Версия для незрячих

Джичоева Елена Георгиевна

https://www.high-endrolex.com/26

Интервью с писателем Еленой Георгиевной Джичоевой

(записанное в 2005 году сотрудником Ростовской областной детской библиотеки имени В.М. Величкиной И.Н. Емельяновой)

— Дорогие друзья, сегодня у нас в гостях писатель, журналист Елена Георгиевна Джичоева. Елена Георгиевна, пожалуйста, расскажите о своём детстве, ведь оно выпало на самые тяжёлые годы в нашей истории.

— Я отношусь к числу тех, кого называют детьми войны. Как раз моё детство пришлось на войну. И пошла я в школу первый послевоенный год. И поэтому когда говорят о том, что читали вы в детстве, трудно ответить на этот вопрос, потому что, ну какое чтение, даже та библиотека, которая была у нас, её пришлось сжечь, было печное отопление, было холодно, и многие книги пошли на растопку.

Тем не менее, у меня, как у Пушкина была няня Арина Родионовна, так у меня была бабушка, которая рассказывала мне сказки. И мои первые впечатления о литературе были не книги, а, что называется, устное народное творчество — это сказки бабушки. Бабушка была совершенно неграмотной. Тем не менее, она замечательно умела рассказывать сказки, умела придумывать эти сказки. Поэтому я постепенно училась на доброте этих сказок, на свете этих сказок, на том, что, в конце концов, всё в жизни должно заканчиваться хорошо.

Опять-таки, если это можно назвать литературой, во время бомбёжек мы спускались в подвал, и там женщины учили меня читать молитвы, потому что считалось, что молитва, которую произносит ребёнок, скорее доходит до Бога. Было очень страшно, но я читала эту молитву. Это тоже было представление о литературе, высокой литературе.

Ну а после войны была школа. Уже школа занималась моим воспитанием. Была библиотека. При школе, где я училась (это 45-я ростовская школа), была библиотека имени Валерия Чкалова. Я туда ходила. И вот так обновлялись мои вкусы, мои какие-то пристрастия литературные. Помню, с каким удовольствием я читала книги Аркадия Гайдара.

Кстати, я сейчас Гайдара читаю с очень большим удовольствием, несмотря на то, что на него «вешают собак» сейчас каких угодно. Но мне кажется, что то главное, что было в его книгах, оно осталось. И то, что тогда доходило до наших душ, до наших сердец, оно, мне кажется, доходит и сегодня до читающих детей, читающих взрослых.

Потому что все эти идеологические вещи, в которых его упрекают, это не главное. Это всё, так сказать, наносное. А то главное, что было, оно остаётся. И тут и радость от слова Гайдара, радость от героев Гайдара, от взаимоотношений мира взрослых и детей. Всё это остаётся. Всё то, что нужно сегодня, востребовано сегодня, может быть, ещё больше, чем было востребовано тогда, потому что тогда литература шла в новую жизнь, а сейчас, мне кажется, литература идёт сама по себе, а жизнь идёт, к сожалению, сама по себе, и редко где-то они перекрещиваются.

Фото из архива РОДБВ

— А помните ли Вы свою самую первую книжку, которую Вы осознанно прочитали и осмыслили?

— Вы знаете, вот как-то здесь, в Вашей библиотеке, был вечер, в котором принимал участие сын Полиена Яковлева, Вадим Полиенович. Я тогда слушала и думала о том, что самая моя первая книга, в которую я просто влюбилась, будучи ребёнком, это был «Первый ученик» Полиена Яковлева.

И я показала Вадиму Павловичу ту книгу, которая выходила тогда, в сороковые годы, она у меня сохранилась до сих пор, там уже одни странички, она вся была зачитанная, потому что читала не только я, читали мои друзья, и это, конечно, было замечательно. И этот рассказ о школе дореволюционной, об отношениях между ребятами, между преподавателями, гимназистами — всё это было потрясающе интересно.

Ну, и, конечно, классика. И ещё со школьных лет я влюбилась в Лермонтова. Эта любовь не проходит и по сей день. Я думаю, что всё в жизни не случайно происходит. Несколько лет назад я была в Пятигорске, и уже в день отъезда решила зайти в аптеку.

Меня застал дождь по пути в аптеку. Я оглянулась, куда бы пойти. Смотрю, там углубление в скале. Я вошла туда, дождь хлынул, я спряталась и стала осматриваться, что это такое. Увидела, что это грот Дианы, оказывается, здесь, за неделю до смерти, до дуэли, Лермонтов устроил бал для тех, кто был в Пятигорске.

Ну, естественно, мне стало интересно, что об этом известно. Время ещё было до вечернего поезда. Я побежала, недалеко был домик Лермонтова, я побежала туда. Я спрашиваю, где купить билет? Они говорят, не надо, сегодня день рождения Михаила Юрьевича, и мы в этот день пускаем бесплатно всех.

Думаю, это второй знак мне. Я зашла, посмотрела домик. И спрашиваю, а где он был вызван на дуэль? Мне ответили, видите здесь четыре ступенечки, там его вызвали на дуэль.

Я спрашиваю, а бал где был? Да в этой комнате. А комната маленькая, мы же привыкли, что бал — это что-то там грандиозное. Ничего подобного. Маленькое фортепиано, небольшая комната. Так и проходило их времяпрепровождение. Потом я спросила: «А комната Лермонтова?», и мне ответили: «Здесь нет, выйдите, посмотрите, там домик другой, и вам там всё расскажут». Я вышла, пробежала под дождем, никого не было в это время, потому что был очень сильный дождь, и женщины очень милые, как все музейные работники, как все библиотекари, мои самые любимые люди, они мне показали комнату Лермонтова, его кресло. Показали, где он писал. Он передвигал стол к окну, летом оно было распахнуто в сад, сейчас говорят, этой черешни нет, а тогда она стояла, и ветви прямо наклонялись над его столом, и он, когда писал, не глядя, протягивал руку и ел эти самые черешни. То есть такое живое присутствие было настолько сильно, что я ехала и думала, скорее бы добраться до Ростова и засесть в библиотеке.

Потом я пришла в вашу библиотеку, засела, у вас много книг набрала, в Донской публичной библиотеке, и в общем всё это потом вылилось в новеллу или очерк, который назывался «Грот Дианы» или «Последняя неделя в жизни Лермонтова». Когда новелла прошла в эфире, были всякие отклики, а я подумала о том, что надо это продолжить. Я думаю, я обязательно продолжу эту работу, потому что там столько оставалось моментов, которые хотелось бы привнести сюда. Может быть, это будет маленькая повесть, я не знаю.

Так что, понимаете, если любовь сильная, то она проходит через всю жизнь. И я думаю, что эта любовь к Лермонтову, которая возникла ещё в школьные годы, сейчас уже, когда, как говорится, мы все уже едем с ярмарки, моё поколение, вот эта любовь, она снова вернулась, только уже в более, так сказать, осознанном варианте.

Фото из архива РОДБВ

— Как в Вас проснулся журналист? Как Вы почувствовали тягу к тому, что Вам захотелось писать? Был ли в Вашей жизни учитель, в Вашей профессии, или вообще учитель, которого Вы вспоминаете с теплотой?

- Да, да, да. В школе это была преподавательница литературы Полина Новомиранская. Я очень любила литературу, и она как-то меня выделяла. Мою любовь к литературе, мои сочинения. Как я сейчас понимаю, это были первые робкие попытки литературной критики, которой я занялась, став уже взрослым человеком. Мне всегда хотелось написать сочинение как-то не так, как было велено написать.

Сейчас я вспоминаю те планы, по которым мы писали сочинения, но это, конечно, смешно. Допустим, у Онегина было пять положительных черт, четыре отрицательных черты. И я мучительно сейчас вспоминаю, а «резкий, охлаждённый ум» — это куда относилось? К положительным чертам или к отрицательным чертам? И мне хотелось выйти самой за эти рамки и писать о своём отношении к этим героям, как к людям живым.

И, видимо, это было настолько тогда необычно, и вместе с тем свежо, что на эти сочинения как-то обратили внимание, их читали в городе, они читали сочинения и так далее. А потом в университете эту исследовательскую работу литературную мне хотелось продолжить. Там у нас был великолепный преподаватель зарубежной литературы Георгий Степанович Петелин. Он человек был широко образованный: немецкую литературу читал на немецком, английскую — на английском, французскую — на французском. Ну и тогда появился после долгого затишья Ремарк. Я была совершенно потрясена Ремарком, и моя первая курсовая работа была посвящена Ремарку, и вёл её Георгий Степанович Петелин. А потом, когда я заканчивала университет, я дипломной работой выбрала творчество Голсуорси, новеллы. Но тогда новелл было очень мало переведённых, и я для того, чтобы написать эту работу, переводила сама новеллы Голсуорси. Такая была дипломная работа.

Но потом надо было идти в аспирантуру, а аспирантуры в Ростове не было, ехать надо было в Москву, но возможностей не было. И я поехала работать в вёшенскую районную газету. Я там за год до окончания университета проходила практику, «пришлась ко двору», и меня вызвали на работу.

Так складывалась моя журналистская работа. А потом, по возвращению из Вёшенской, были свои впечатления. Первые встречи с Шолоховым довольно любопытные были. Тем более, что наша тогдашняя редакция вёшенской газеты, находилась прямо напротив дома Шолохова. И вот сидишь, смотришь в окно, а он выходит покурить, стоит, о чём-то думает….

Потом приезжали писатели, он открывал всегда эти встречи. И что мне нравилось, что он неохотно принимал участие во всех этих шумных разговорах. Представит писателей и говорит: «Мавр сделал свое дело, Мавр может удалиться». И шёл работать, а дальше уже всё шло без него. То есть человек сильнее своего времени. Огромное количество людей, которые приезжали к нему, надеясь на аудиенцию, он многих принимал, всех, конечно, принять не мог. И первые писатели, которые приезжали к нему, тоже очень хорошо запомнились. Как-то мы разговаривали с Анатолием Дмитриевичем Калининым, с которым мы очень часто беседуем, говорим в гостях. Я говорю: «А я помню Вас совсем молодым». Он спрашивает: «Когда это было?» «А это в 61-м году было».

Потом я, когда приехала из Вёшенской, работала в Ростовском книжном издательстве. Очень тесно мы дружили с вашей библиотекой и даже приносили сюда рукописи для того, чтобы вы вместе с ребятами их обсуждали… Да, были прекрасные времена. Очень много нам помогали и сотрудники библиотеки, и ребята. Если мы видели, что интерес их падает при чтении, мы понимали, что или надо сокращать, или вообще надо отказываться от этой рукописи.

Фото из архива РОДБВ

С библиотекой имени Величкиной нас свёл Вениамин Константинович Жак, который был удивительный в этом отношении человека. Он всё знал, всё умел, всех знал. Его любовь к литературе была совершенно безмерной. И эту любовь он прививал и нам.

А потом продолжение исследовательской литературоведческой работы привело к тому, что захотелось написать книжку. К великому сожалению, в 78-м году ушёл из жизни замечательный писатель Виталий Сёмин. И по свежим следам захотелось написать книжку о нём, тем более, что я его знала. И мне хотелось, чтобы это осталось где-то в памяти людей и тех, кто о нём не знает.

Потом были статьи, особенно о военной прозе, а потом появилась необходимость поразмышлять о том, что такое истинная литература и что такое псевдолитература. Тем более, что к тому времени уже псевдолитература, по-моему, заполонила все, что только можно, и страшно стало от того, что уйдет понятие об истинной литературе, о том, что такое истинная литература.

У меня вышли несколько книжек, где я размышляла на эту тему. Но сейчас, к счастью великому, в издательстве «Новая книга» вышла книга Виталия Сёмина «Что истинно в литературе». Это повтор издания московской книги 1986 года, тогда выходила в издательстве «Советский писатель». И на вечере памяти Сёмина в ЦДЛ (Центральном доме литератора города Москвы), где я имела счастье быть, писатели первого ряда, Адамович, Можаев, другие говорили о том, что эта книга должна быть настольной книгой не только каждого пишущего, но и каждого думающего человека. Тираж её был небольшой, она быстро разошлась, и была у меня голубая мечта каким-то образом переиздать эту книгу. И мне удалось эту мечту воплотить в жизнь. Сейчас эта книга вышла в свет. Я думаю, что ещё какое-то количество людей будет иметь счастье приобрести эту книгу, потому что там не только о литературе, там на стыке литературы и жизни, там о том, как литература проверяется жизнью, какую литературу жизнь востребует. И вообще для меня эта книга действительно настольная книга. Все эти годы, а уже 20 лет прошло, я постоянно к ней обращаюсь по разным поводам. Возникает ли вопрос, касающийся литературы? Я нахожу ответ. Возникает ли вопрос, касающийся жизни? И там я нахожу ответ. Это, конечно, удивительный писатель, во многом еще недооценённый.

Я вот смотрю, к великому сожалению, наши дети сегодня очень мало читают, и не читают вовсе. Мне кажется, что это ужасно для любого общества, для нашего общества, основанного на книге, на уважении к книге, на уважении к печатному слову, на том, что долгие годы мы считались самой читающей страной. Вот это уходит, и для нашего общества это особенно катастрофично. Потому что, что такое книга? Книга заставляет людей думать. Не бездумно относиться к жизни, так, как это сейчас происходит, а именно думать. Понимаете, я сейчас часто размышляю о том, что у нас постепенно уходит культура. Культуру заменяет цивилизация. Это разные вещи. Цивилизация, тот же самый компьютер — это «приобретение цивилизации». Но это тоже больше, так сказать, игровые моменты в жизни. Вообще у нас жизнь всё больше превращается в шоу. Включите телевизор, там постоянные шоу разного плана. Музыкальные шоу, разговорные шоу. И постепенно сама жизнь превращается в шоу, а ведь это страшно, потому что у жизни есть свои неумолимые законы, иногда очень жесткие законы, и если ты забываешь об этом, рано или поздно, это возвращается к тебе не лучшей своей стороной.

Ужасно то, что ушло доверие к слову, возвышенное отношение к слову. Понимаете, что такое слово? Слово — это подарок Бога человеку. И надо быть на уровне этого высочайшего дара, который нам предложен. Мы отказываемся от этого дара. Слово стало не наполненным, а полым. Потому что говорят много, а за словами ничего совершенно нет, нет смысла, нет воли, нет страданий, нет ничего абсолютного. То есть мы отринули этот самый великий подарок Бога человеку. Я думаю, что если мы не вернёмся опять к слову, если мы опять не вернёмся к литературе, если мы опять не вернёмся к книге, то нас ожидает ужасное будущее. Мы опять залезем на деревья и снова станем теми самыми обезьянами, из которых постепенно, как говорят биологи, развился человек.

Фото из архива РОДБВ

— Уже даже не стану, наверное, задавать вопрос, как Вы относитесь к виртуальной культуре.

— По-моему, из того, что я сказала, уже следует то, как я отношусь к виртуальной культуре. Это та самая цивилизация, которая к культуре имеет очень косвенное отношение. Поэтому всё это, все эти компьютерные игры, все эти фильмы, где используются компьютерные игры, —это опять-таки всё то же самое шоу, которое не обращено к душе человека, а обращено просто к его, так сказать, желанию в какой-то момент поразвлекаться, отдохнуть. Но это — не суть жизни. Я думаю, что рано или поздно общество придёт к тому, что главное, что истинное, а что наносное.

Фото из архива РОДБВ

— Елена Георгиевна, каждый читатель делит книжки на интересные и неинтересные. Интересную книжку, конечно, не нужно придумывать, как прочитать. Она читается легко. А если книжка нужная, и прочитать её надо, были ли у Вас какие-то такие особые методы и приёмы, когда Вы заставляли себя что-то читать, нужное для Вас, но не совсем интересное? У ребят сейчас такая проблема есть. Это труд. Чтение — это труд, прежде всего. Но, может быть, какие-то у Вас есть подходы или методы?

— Вы знаете, я всегда думала о том, что если эта книга трудная, то здесь уже был спортивный интерес: одолею я её или не одолею я её? Понимаете, мне всегда было интересно проверить, насколько я стою на уровне этой книги. Потому что нам кажется только, что мы выбираем книги. На самом деле книги выбирают нас. Если мы люди наполненные, если мы много думаем, много знаем, нам обязательно попадается та книга, которая помогает нам ответить на те вопросы, которые у нас возникают. А если мы, в общем-то, люди очень начитанные, очень серьёзные, так нам и такая литература попадается, понимаете? Поэтому даже какие-то философские книги, естественно, их читать очень трудно, но мне всегда было интересно, а что я почерпну из этой книги, чем она сможет меня удивить? И я уже знала по опыту, что обязательно, если я преодолею в себе эту лень прочитать какую-то серьезную, нужную книгу, если я преодолею, то это преодоление оплатит мне каким-то новым знанием, каким-то новым витком моего развития.

Фото из книги

— Прекрасный совет для молодых. Елена Георгиевна. Вы работали на радио «Дон-ТР», Вы вели «Дон литературный», «Зелёную лампу», и в центре всего Вашего творчества «Человек». Как Вы находили своих героев?

— Ой, вы знаете, это тоже, как я вам говорила, что не мы находим книгу, а книга находит нас, так? Люди находили меня. Я просто каждый раз удивлялась, понимаете? Наверное, потому что я очень хотела найти интересных людей, они мне попадались. А потом уже, когда передача выходила в эфир, раздавалось много звонков. И уже сами люди подсказывали мне каких-то интересных людей, какие-то интересные идеи.

А иногда вообще это было совершенно удивительно, фантастически. Вот я в Крыму, в Доме творчества, иду по улице Кирова, останавливаюсь, смотрю, какой-то домик. Там написано, что здесь одно время жили Горький и Чехов. Я думаю, интересно, на каком этаже? Поворачиваюсь, смотрю, стоит какая-то маленькая, очень милая женщина. Я спрашиваю её: «А на каком этаже?..» А она, даже не дослушав мой ответ, поняла и отвечает: «Вот на этом». Я посмотрела на неё и вдруг поняла, что мне хочется с ней поговорить. Возле её домика во дворе стоял стол, это летом было. Я говорю: «Ой, какой интересный стол, старинный!» Она говорит: «А хотите увидеть ещё более интересный стол?» Я отвечаю: «Хочу». Она пригласила меня к себе. И я увидела её портрет, и мне стало интересно, кто эта женщина. Удивительный какой-то портрет. Она мне стала рассказывать. Это было настолько интересно, её судьба, сама эта женщина прелестная, что столько, сколько я там находилась, в Доме творчества, я приходила к ней, мы с ней беседовали. Потом я написала маленький рассказ «Портрет в овальной раме», и этот сюжет достоин Паустовского — об этой женщине. Это одна такая встреча, тоже казалось бы, случайная.

Другой случай, я прихожу к своему знакомому врачу и говорю: «Ой, ты знаешь, я не читала Бориса Зайцева раньше, какой это интересный писатель, один из тех, из русского зарубежья, друг Бунина. Потрясающий интересный писатель». Вдруг он мне говорит: «А вот моя медсестра — это внучатая племянница Бориса Зайцева. Я говорю: «Боже мой, а вы меня познакомите со своей мамой?» Она говорит: «Конечно». Я пришла. Это была удивительная совершенно старушка, 94 года, у которой была светлая память, которая говорила по-французски, которая рассказывала о Борисе Зайцеве. Мы сделали одну передачу, потом дальше, дальше, дальше. Была переписка её с Николаем Брауном. Страшно интересная такая, любовная, ещё гимназических лет. И родилась ещё одна передача, ещё одна новелла. Понимаете, я не искала, но каждый раз, видимо внутренняя моя энергия, она притягивала тех людей, которые нужны.

Фото из книги

— Они чувствовали Ваш неподдельный интерес к людям.

— Видимо, также и моя дружба с Натальей Максимовной Султан-Гирей. Мы вышли друг на друга, неподготовленные друг к другу, а потом мы до конца дней её были дружны. Она ко мне приходила, какое-то время она жила у меня. Понимаете, каким образом это происходит. Это происходит помимо тебя. Если в тебе что-то есть, значит…

— Следите ли вы сейчас за детской литературой, и как вы считаете, какова она сейчас? Есть ли она сейчас, на ваш взгляд?

— Да, она есть, но это тоже игровая литература, понимаете? Во многом игровая литература. Иногда я смотрю, к сожалению, книг моего детства, моей юности, практически нет. А та новая литература, которая возникает, мне кажется, она тоже идёт всё больше по линии развлечений, по линии какой-то информации на современном уровне, но не по линии углубления душевного мира. Ведь, в конце концов, мы из детей воспитываем взрослых людей. И потом мы отчаиваемся и говорим, какой пустой человек, проходит мимо и не откликнется на беду и так далее. Но всё идёт из детства. Что мы в детстве вложим в ребёнка, с тем потом он идёт и по жизни. И если мы потом страдаем от того, что взрослые люди не такие, какие нам хотелось бы их видеть, так это потому, что мы пропустили их в детстве. Поэтому, мне кажется, многое из той литературы, на которой воспитывалось моё поколение, надо бы переиздавать сегодня. Пусть это формальное устаревание тех же самых книг Гайдара, но ведь сущностное, глубинное — там всё остаётся, востребованное сегодня, и то, что будет востребовано через много десятилетий потом. Понимаете, дружба, желание помочь ближнему, вера в то, что всё равно жизнь на каком-то витке выйдет на тот самый уровень, когда она будет более человечной.

Романтика, которой нам сейчас очень не хватает. Сегодня дети прагматики. Часто в школе, мне говорят преподаватели, девочки-мальчики говорят: «Нам литература не понадобится, зачем её читать» и так далее. Но литература, мне кажется, понадобится всегда и всем, потому что она воспитывает душу. Физика, математика, биология — это, прежде всего, воспитание ума. Литература — воспитывает душу, поэтому чем бы ты ни занимался, физика, математика, биология и так далее, а литература должна быть первой, потому что ты можешь быть, в конце концов, умной ненужностью, если литература не сможет воспитывать твою душу.

Фото из книги

— Я так поняла, что Ваши читательские пристрастия не изменились с детских лет? А из современных писателей что Вы читаете?

—Когда у меня спрашивают, что я читаю сегодня, я отвечаю: я сегодня перечитываю, потому что я стала читать современных наших авторов, даже самых вроде бы лучших. И я поняла, что я в них не нахожу то, что я нахожу в классической литературе, потому она и классическая, что там — всё. Что она была интересна и сто лет назад, и сто лет спустя, и ещё сто лет спустя она будет интересна. Понимаете?

Когда я взяла читать Улицкую, Татьяну Толстую, вроде бы писатели хорошие. И сегодня на том уровне, на котором существует наша литература, вроде бы они выделяются из числа прочих. И всё равно я увидела, что они так или иначе тоже ударяются в этот момент литературы, шоу-литературы. В чём-то они очень похожи друг на друга, в чём-то они великолепно владеют словом, виртуозно владеют словом, но той самой души, которая есть в классической литературе, у них не хватает, поэтому я прочитала, отдала должное их профессионализму, отдала должное их мастерству. И сюда можно было бы присоединить Галину Щербакова, нашу ростовчанку. Писать все они умеют. И Виктория Токарева, и так далее. Но чего-то такого… чем насытилась бы твоя душа, я этого не нахожу, к великому сожалению. Хотя, повторяю, это неплохая теория, и она на фоне того, что сегодня издается и читается, это может быть лучшее.

Фото из книги

— А к чему рука тянется и в радостные минуты, и в горестные минуты? Есть у вас такая книжка — «Скорая помощь»?

— Нет, такой одной книжки нет, но книги, которые я перечитываю, наверное, если бы меня слышали молодые, они бы посмеялись, я очень люблю перечитывать Льва Толстого «Хаджи Мурат» — это просто прекрасно. Это настолько глубоко, это настолько жизненно, это настолько сцепление всех моментов жизни, что диву даёшься. Очень люблю перечитывать Бунина, это один из самых любимых писателей. Мне кажется, что так, как Бунин писал о любви, не писал никто, ни до него, ни из сегодняшних. Это удивительно. И, конечно, это слово, это мастерство, это наслаждение совершенно, которое получаешь от литературы, о том, как это написано. Каждое слово на месте, это образы, это характеры, это музыка слова. Мы как-то от этого сегодня уже отвыкли, от того, что литература настоящая должна быть музыкальна, что там должна быть какая-то мелодия, без которой литература никак не нужна, если автор не имеет этой мелодии. Наших классиков, Тургенева, я тоже очень люблю, совершенно замечательных.

Книги из фонда РОДБВ

— Что бы Вы могли пожелать детям вот сейчас, современным детям? Что им читать, как им читать и как относиться к слову?

— Ой, вы знаете, трудно что-то пожелать и посоветовать, потому что сама жизнь такая, что она их отводит от литературы. Здесь вы понимаете, прежде всего я бы посоветовала нашему государству изменить политику в отношении к литературе и к слову. Потому что если оно изменит политику, тогда и будет больше читающих детей. А сейчас ведь надежда на что? На то, что если в семье есть читающие мама, папа, бабушка, дедушка, то это передается и младшим поколениям, а если нет, то в школе сейчас особо ничего не могут сделать учителя, да и потом сами учителя, далеко не все, по-моему, знают, что такое литература, и сами читают. Поэтому я не знаю, что, мы не знаем, что мы посоветуем бедным нашим детям, которые потеряли самое главное наслаждение в их жизни – книгу. Надежда, конечно, на библиотеку. То, что сегодня делаете вы, за это вам надо поставить памятник при жизни, и то, как вы умеете заинтересовать детей. Заинтересовывайте их дальше. По-моему, все, кто работает в этой библиотеке, которую я безмерно люблю, в которую я хожу уже больше 40 лет, мне кажется, что у вас у всех есть вкус, у всех есть понимание, что такое настоящая литература. Вы больше, чем кто-либо сможете воспитать у детей уважение к книге, к слову, к литературе. В конце концов, меня тоже воспитывала библиотека и воспитывала школа.

— Спасибо за добрые слова. Я надеюсь, что вместе мы все, Вы, мы, библиотекари и учителя, все-таки сдвинем этот камень с места. Уговорим детей. Спасибо.

Джичоева Е. Г. : видеоинтервью 2005 года : [из архива РОДБВ] / Е. Г. Джичоева ; беседовала И. Н. Емельянова. – Ростов-на-Дону, 2005.


https://www.high-endrolex.com/26